Он так и не заметил, что сам сначала сделал с изрядной девки больную чудовище, потом закопал ее живьем, а там еще и зубы в живой умершей вырвал, и все, чтобы удовлетворить свою жарсьцю, Наталия свою напряженную до боли внимание, стремление овладеть деталями, среди которых теряется існасьць.По просьбе ЖЖ-юзер  i_love_zimbabve выкладываю рецензию Маргариты  Алешкевич на роман Ольгерда Бахаревича "Сорока на виселице"
Читать немагчыма бросить "(" Глагол ", № 38)
Сорока на виселице: Роман / Ольгерд Бахаревич. - М.: И. П. Логвинов, 2009.
Проза Ольгерда Бахаревича всегда Добротная. Качественная, хорошо сделанная, как немецкая техника, что Леонид продуманными дробязямі рода дополнительной лампочки над пассажирским зеркалом в автомобиле BMW лахматага года - не обязательными для движения машины (или сюжета), но очень приятными для пользователя. В "Сароцы на виселице" что понемногу отступает перед как, и это здорово, потому что сколько ж можно гордиться рыпучым литературном рыдванам за то только, что он есть и нат едет. Отсюда едем с комфортом!
Детективно крючок.
Однако же машина должна перемещать с точки А в точку Е, а книга - быть интересной для чтения, выхватывать из привычной реальности и показывать эту реальность с непривычной ракурса. Или, как в переписках с Ю. Борисевича сформулировал А. Бахаревич (Никакой пощады Валентине Г., Мн.: Логвинов, 2006), писатель-волшебник должен взять читателя за руку и завести в таинственный лес.
Потому что в книге имеется не абы-какое. Автор начинает разворачивать сюжет с конца и объясняет во вступлении это "практыкаваньне в гибкости рассказа" (определение Бахаревича) как дань моде ("Говорят, рассказывая истории, здесь теперь стало модно начинать их с конца"), а с путаницы-памяти паслужлива всплывают советы литераторам от Чехова / Горького о том, что читателю надо дать повху или сразу зацепиться ему в горло и так держать до конца произведения. Вместо читательской шее страдает вераничына - героиню уже на первых страницах обещают убить, а на 38-й задушваюць. В лучших детективных традициях рассказывается про жизнь-бытие девушке, которое, выясняется понемногу, много кому мешает: инициативный "антифашист" Гилюк мечтает устроить акцию, а районная Администрация, в лице Вероники отказывает ему У финансировании; одержимый "фашист" Мсьцивец готовится начать дело мести власти из руководителей районного масштаба, а дявок, которые на тех руководителей работают, считает "посьцилками режима"; Вераницын начальник считает ее несовершенной для работы в его отделе и готовит ей замену; замена-Волечка не против освободить от соперницы цепленькая место; коллегу Лариса ревнует Веронику до заместителя начальника, а сам заместитель начальника падловлены Вероникой в компьютерных играх, где проявился как сексуальных маньяк-вычварэнец... Господин Пуаро не спешит назвать убийцу.
В качестве повхи нежно читателю работают физиологические описания смерти, точно выпісанае (бы из медицинского справочника) "абшырнае кровазьлицьцё", чтобы увидеть которое, предлагается "немного разрезать Веронику", имбибицыя и другие подробности, от которых слушатели курса медицины нервно перебирают под столом ногами, а пазелянелыя ребята выходят из аудитории и теряют сознание. Еще есть экскурсия по музею физики и естественных наук в Флоренции (с. 167), где выставлены человеческие органы, натурой для которых служили трупы и их части, и где мы видим еще одну Веронику, естественно, с воска...
С этим автором нужно пільнавацца, поскольку У него почасту один элемент выполняет несколько функций, так что провозглашение смерти Вероники может быть и детективном крючком, и литературной гимнастикой, и издевательством с Коэльо (автора романа под названием "Вероника решает умереть" - это выражение будет время от времени возникать в тексте Бахаревича), со всей пафосно-амбициозной литературы, что на многое претендует, мало давая.
Бесплатные экскурсии по телу
Композиционно книга представляет, по объяснения автора (Во время презентации и в интервью НН), путешествие по телу женщины с завитваньнем до самых интимных частей. Но точный маршрут читатель определяет сам: после посещения волос (1 часть) можно пойти вместе с гидам-автором рассматривать Ноги (2 часть) или, если не хочется далеко ходить, Уши (3-е), тем больше туда предусмотрительно перекинут мостик из первой части. От картасаравай игры взято точно столько, чтобы читателю стало интересно составлять текстовый пазлы, но не пришлось слишком напрягать зьвилины. Для более взыскательных потребителей текста в каждой части дается разбивка на более мелкие куски, их можно при желании запаралельваць или читать как самостоятельную сюжетную линию: отследить, например, 1) семейную жизнь Вероники - здесь наброшено нитачак, из которых при определенном мастерстве можно связать на спит воображение целую сагу о здешних фарсайтав: есть бабушка, "полный лохмотьях пакет" (с. 19), курэц-дед на пропахшим мачо лежаку, который не знает слов, чтобы выражать нежность; брат, который спасает Веронику от хулиганов, в пьяном виде предлагает или убить, или то трахну, А трезвый дарит мобильник, после службы в армии заводить проблемы с законом и выбрасывается из окна; отец, который "взял однажды и завязал узел на своем этим популярным в стране хобби" (с. 61), зьдивившы родных, и смотреть не отрываясь Дыскаверы; мать, впотайки пьет шампанское (от слова шампунь, уверена маленькая Вероника), плачет много и с удовольствием, имеет один критерий для выбора спутника жизни - чтобы ежедневно на столе было мясо! А кто не согласен, тех в концлагерь, - и горько поет вместе с другими схематически женскими персонажами; двоюродная сестра, которая некоторое время претендует на роль канфидэнта Вероники и подсказывает, как выбрать среди ошибок-мужчин самую безобидные...
Либо можно выделить отдельно 2) сексуальные приключения Вероники (здесь тоже есть из чего пасьмяяцца / усхлипнуць / перасмыкнуцца, снять серий 20 мыльной оперы и эффективно представить прыжок влюбленного в Веронику парня в окно), или 3) карьерный рост, или 4) линию "фашистского" сопротивления, или послушать сочувственно / завидным 5) впечатления эмигранта на новых и старой родине, или исследовать 6) особенности городов, портовых, со шпили и церквями, от которых ные шея (с.74), в сравнении с городами "страны, подобной Беларуси" (из интервью tut. by от 9 января 2009 г.) , или 7) падивицца на то, какими разными бывают детские игры (ох, не зря Брэйгель в названии!); а еще 8) понаблюдать за женщиной глазами мужчины, героя, которого так и хочется перепутать с автором, так как в ткань рассказа вплетены заметки, кажется похожи на дневниковые, рефлексии по поводу написания романа ("Герои этой истории отчасти не видят снов. Откуда мне знать, что им снов?", с. 44) - эта путаница, кстати, должен обеспечить успех произведения У более широкого круга читателей, ибо кому же не хочется узнать, как чувствует себя на чужбине литературный самавыгнаньник (хотя все чувства автор мог назнарок для нас придумать).
Еще одно путешествие можно организовать, Выстроив текст соответственно определенных этапов жизни: рождение и найранейшыя воспоминания, самостоятельные шаги, школа-институт-работа (1-я работа, 2-я), первое наблюдение за сексом, первый-парень-первая секс-беременность, смерть клиническая, биологическая.
Имеется в структуре, будто мало было предложенных маршрутов, и несколько "рассказов в рассказе", таких дополнительных точек туристического интереса. Например, пересказ киноленты о парикмахерами-колдунья, которая читала мысли своих клиентов (автор особо подчеркивает, что "перед парикмахера, как перед смертью, все равны", отметим перакличку с другим персонажем, пожилым чиновникам Чеслава Карлович Вечном, который любит гладить по волосах своих подчиненных и, как большинство персонажей, выпукла прописаны всей в нескольких чертах). А еще виртуальное жизнь Вероники-власти, в котором героиня остается, нат сошедший посредством убийцы из "Реала". Интересно, что там она является бязвокай - почти как Берэника Эгею при последней встречи: "Глаза были неживые, пагаслыя и, казалось, без зрэнак..." (По, "Берэника").
Алюзиянист в стране дураков
Произведение, как видите, намерен разобраться на отдельные фрагменты, каждый из которых требует пільнасьці, и это заставляет листать страницы, как альбомы репродукциях Брэйгеля. Узброимся лупа - без нее нам не заметить коровы, что стоит за деревом, пока слепые падают в реку (полотно "притча о слепых", а в Бахаревича своя корова - ее надо успеть увидеть из окна поезда ICE), пожара, что нарушает покой "Охотников на снегу", Христа, который зацерты многочисленными фигурки крестьян, жадно к зрелище ("нясеньня креста"), ног ИКАР, который бразнувся с неба, и тем более - тот Сороки на виселице.
Самого начала кажется, что название романа выбрана произвольно - так, для зацікаўленьня читателя, У которого виселица навсегда связана с Калиновским, его пламенным письмами и вытекающие патриотическим пафосом. Сорока и в Брэйгеля, и в Бахаревича овладевает вниманием понемногу. Сначала оцениваем виселицу, символ смерти: под ней, не глядя справляют свои нужды герои. Тема смерти занимает то же место в романе, как виселица на полотне - она в середине, большая и солидный, к ней все время возвращается мысль-зрение, ею даже можно измерять окружающий пейзаж и фигурки живых существ. Про смерть рассказывают анекдоты, проходной персонаж-художник доводит ее к гамерычнага хохота коммерчески-просчитанной названием "Сраць я хотел на смерть", Вероника рассуждает о рождение ребенка и о памираньне в одних и тех же словах, и с какой некрафильскай наслаждением автор регулярно падсоввае читателю куски из физиологии смерти, выписаны с мягким юмором: "Ну давай, умираю, позвоните потом, расскажите, как все прошло!" (Вероника своему пьяному Незадачливому Каханку, с. 98).
Пестрою веселая пляткарка всоввае свою клюв в роман, когда герой уезжает за границу - она рассматривает блестящие стеклышко, которыми стала разбита бутылка: читателю первая подсказка, что птица будет как-то связана с красотой. Вторая подсказка, просто при обсуждении картины Брэйгеля (с. 282), для тех, кто в танке или тракторе (а нас, конечно, большинство): "Он писал это, сорок, и виселицу, и скалы, и город внизу, и змей камялёв, имея в виду прежде всего только одно, каким бы страшным оно ни было. Красота ".
Кроме этой эстетической платформы художников объединяет интерес к человеческим глупость. Брэйгель Мужыцкая, который все писал, один из первых, жизнь крестьян, а не яснавяльможных панов "(дяди Колас и Купала радостно усмехаются в уста, им такой соратник очень нравится), собрал паноптыкум человеческих глупстваў на пространстве своего полотна, как раз МаЭразм Роттердамский на Корабли дураков. Так, в картине "Нидерландские поговорки", которую герой Бахаревича с любопытством рассматривает, люди заняты странными делами: один стрижи свинья, словно овцу, другой греется на пожаре, кто-спавядаецца дьяволу, прычэпливае бороду святому, бьется головой о стену, умирает от голода, разрываючыся между двух хлебов, кидает розы свиньям, а золото в воду, ремонтирует крышу блинами и стреляет в небо (последнее особенно нравится герою романа, который не против поспорить по поводу целесообразности такого деяния). Некоторые детали совпадают, но смех писателя из современников куда более горький и отчаянии. Сравните на одном примере, помня, что их куда больше: в Брэйгеля земная пуля поставлена с ног на голову - герой Бахаревича, пытаясь объяснить молодым "антифашистов" строение вселенной с помощью старого глобус, наконец наступает на него и праломвае, а утром вместо испорченного мадэльки слуга ставит целую, такую же. Здесь уже не добродушные здоровый насмешек по-брэйгелевску (как, например, в случае иллюстрации суеверий-снов: "Я пытаюсь представить себе, что это такое: сьниць ржавые гвозди. Человек надевать пижаме, ложится в постель и восемь часов подряд видеть ржавые гвозди. Завислыя в пустоте, надо думать ", с 44), а мрачный отчаяние по-кафкиянску, нестерпимые ощущения бязглуздасьци, которая царит вокруг.
Достается всем, кроме самых маленьких - их автор выводит из чрезвычайной уважением. Особое удовольствие приносит чтение куске про первые шаги Вероники, которые ей помог совершить важный Коць. Печальная эволюция: У Вероники-младенца есть невидимый охранник "с накрухмалеными или крыльями, или складками широкого шарфа на плечах", стоящий за занавески и спасает девочка от болезни. Взрослая Вероника отодвигать завесу на работе, не находит там никого и очень пугается, а в конце ее жизни за завесу, окончательно лишая надежды на спасение, с форсировать улыбкой скрывается ее бывший возлюбленный, чтобы никак не препятствовать убийству, что произойдет на его глазах. Павторымся: пиететом только до самых маленьких - в общем У детей, показывают и Брэйгель, и Бахаревич, довольно жестокие развлечения.
Текст насыщен алюзиями, все их рассматривать не будем, чтобы не уничтожить эффект павпрыгадваньня, интеллектуального эхо, которое читатель несомненно иметь в голове после прочитания романа (а если не - Может воспользоваться Комментариев, которые помещены в конце книги, там многое разжавана, кое-что даже напавпераварана:).
Но еще одну источник следует вспомнить, ведь она добавит немного к пониманию, почему произведение построен как путешествие по отдельным, будто оторванных друг от друга, частях женского тела, и падмацуе тезис о интерес автора к красоты на грани смерти.
И вот мы в мире словам По, видим библиотеку и в ней больного на манаманию ("навязчивой восторг одной идеей", подсказывает Комментарий) эстеты Эгея с его фантазмами, последнего потомка некогда великого рода, а без внимания камеры происходят события - живет, любит Эгея, болеет, страдает от приступов эпилепсии и умирает Берэника, ходят врачи и слуги, боятся ночных криков домашние. И, однако, режиссер (так и приходит в голову Бергмана и его "шепот и крики") не врать - Самое главное происходит именно в библиотеке, здесь базируется причина событий, тот самый убийца, destroyer, о котором переспрашивал У читателя Эгей, куда он подевался (а вместе с ним переспрашивал и герой Бахаревича). Чтобы найти красоту, исследователь уничтожает объект своего исследования, разьбирае его на составные части - и не понимает, куда же красота подевалось: "Зубы, зубы! ... Видел их то при одном освещении, то при другим. Рассматривал то в одном ракурсе, то в другом... присматривался к их формы и строения. Подолгу вникать в особенности каждого по отдельности. Размышлял, сравнивая друг с другом. И вот... открывал в них способность то понимать, чувствовать... "(По, Берэника, перевод мой - М. А.). Имеем расчляненьне Вероники, а также смену ракурсов и освещения для рассмотрения (скажем, ноги: рассказывается об их страдания на уроке физкультуры, о судороги, которые они иногда познают, об их галеньне, о небясьпечнасьць, которую они представляют для своей хозяйки, которая показывает их вечером из-под юбки на автобусной остановке и т. д.; рассматриваются отдельно колени, стопы, пальцы, наконец мезенцы...).
Бедный, бедный Эгей. Он так и не заметил, что сам сначала сделал с изрядной девки больную чудовище, потом закопал ее живьем, а там еще и зубы в живой умершей вырвал, и все, чтобы удовлетворить свою жарсьцю, Наталия свою напряженную до боли внимание, стремление овладеть деталями, среди которых теряется існасьць.
Удерживать в голове все то "множество незначительных подробностей... мимо чего всегда безразлично проскальзывает озабоченный взгляд "(с. 38), которое писатель невпрыцям абрыньвае на читателей" Сороки ", не обязательно - просто приятно осознавать, что они есть рядом с теми большими темами, здесь поднят, и обуславливают так дорогую нам дыхтовнасьць книги (а лампочка в старенький BMW загорается тогда, когда адсуне завесу на зеркале).
С поднятым тем
1) Каждое, даже случайное сочетание людей (Очереди, автобусы, застолья, вечеринки, кладбище) убивает личность.
2) Зарубежье - рай индивидуализма.
3) "Фашисты" - внутренние эмигранты, полностью оторваны от народной тутэйшасьци; действия фашистов происходят будто на заднем плане, пока на переднем - эмоциональное жизнь лица (как демонстрация в окне Вероники).
4) Женская суета, которой сочувствует и которую высьмейваюць одновременно (девки в Бахаревича верят, будто новая стрижка может сделать неузнаваемо, а цвет лака на ногтей ног заставить мужчину до сексуального наступлением).
5) власть с маленькой буквы, районного масштаба, тем не менее, очень влияет на жизнь людей.
Что удивляет.
Глубина проникновение в женскую психологию. Заставить читателя-женщину чувствовать себя неловко, будто она стала прозрачной или оказалась прилюдно раздетые, требует большого мастерства от писателя-мужчины. Бахаревич здесь приближается к Моэма и Флабэра.
Сколько лампочек в голову (начало цитатник)
Тэкстовка: Набор серых букв, итог короткой агонии струменнага принтере, с. 12.
Ветер грызть флаги, с. 13.
Зарубежье: Человек, который побывал там... вызывает зависть и уважение, человек, который бывает там регулярно или, дай Бог, живет - вызывает ненависть. Как будто он откусил кусок железного занавеса, чтобы туда пробраться..., с. 14.
Искусственная ель то сообщала азбука Морзе, с. 21.
Слон, который выглядел так, словно хотел пукнуць, с. 22.
Морской, достаточно жаркий день: плавилися нестерпимые белые машины, с. 27.
... Приключения, которые можно было б назваць сексуальным, если бы не наличие в них мутновато, пропахшим мясом кубика ледяного расчета..., с. 32.
... За столиком, к которым нежно опускает глазки букет полевых цветов, с. 40.
Получить живой письмо - это тоже самое, что проехать по городу в запряженный тройкой белых лошадей карете, вместо того, чтобы прамчацца по ним на метро, с. 43-44. Над разьбітым асфальтом, покрытом кветачными язвачками, с. 47.
Мальчишки расьпинали кого на перекладине, с. 48.
Вечер сторожа: чай в банке из-под майонез и черно-белый колобочек телевизора, с. 50.
Лед на улицах: каждый сьпяшався домов, словно матрос после года шаткое палубы, с. 50; город, который учится ходить, с. 51.
(Слово подсказывает образ - и оживает в нем): ... привлечет сюда метро, за веревку, как осла, с. 26.
(Звукопись): ... похожи на религиозных фанатиков или к рэвматычных лунатыкав, с. 35.
. (Тут пригласительные мигать курсор)
Немного о вбоства
Искусство возникает из боли.
А. Бахаревич в интервью tut. by
Автор, который решительно высказывается в прессе о вбогасьць здешнего жизни, неизбежно получает за это лавину грязи от местных СМИ и ЖЖ. А. Бахаревич, хотя и отказывается от любого павучальництва и, не дай судьба, пророчества и при каждом случае говорит, что писатель должен заниматься одно Писание книг, предстает как врач-дыягност, который указывает на болезни в теле общества. Правда, кто ж его слушать будет, вспомним: когда булгакаўскі молодой доктор прописал сифилитыку лекарства, то тоже обозвал медико ёлупам и отправился домой, чтобы медленно гнисьци и заражать односельчан. Высказывания о вбогасьць, многочисленные описания его в романе (да и в предыдущих можно немало примеров найти) - как скальпель над гнойной фурункулам. Почему верашчым?
Маргарита Алешкевич
|
